Circle in the dark, the battle may yet be won.
Короче, я тут такая подумала и в компанию к Антонию выложила еще и продолжение про Свена. Все равно уже давно валяется.
читать дальше По молочной щеке Скарлет скатилась слеза, мерцая в свете дрожащей свечи. Девушка не услышала его стук, не заметила его, чрезмерно увлекшись чтением книги. Вероятно, приняла его за слугу, которые выдрессированными неслышными тенями скользили по дому Ульрика, украшая комнаты букетами из осенних листьев, еловых ветвей и алых ягод рябины.
Свен, до поры до времени, не стал ее окликать. Одно удовольствие было наблюдать за тем, как она, погрузившись в выдуманный кем-то мирок, закусывает губку, убирает с глаз непослушные волосы, теребит поясок струящегося пурпурного платья, походившего на греческий хитон. Внешне Азур и Скарлет походили на отражения в зеркале, душами же – на день и ночь. Кроткая, нежная и мечтательная Скарлет, предпочитавшая званым вечерам общество книг или мольберта, и распутная, резкая, абсолютно невыносимая насмешница Азур.
- Доброй ночи, Скарлет, - наконец, окликнул он ее. – Не помешаю?
- Ах, Свеейн, - привычно, с придыханием сказала она, отрывая желто-зеленые глаза от книги. – Ты всегда будешь моим самым желанным гостем.
До сих пор он робел, как мальчишка, припоминая, как она стала первой женщиной ему, не успевшему вкусить при жизни ничего, кроме неловких поцелуев, прежде чем болезнь наложила обет безбрачия. С поразительной ясностью он помнил ее сильные руки, пытавшиеся высвободить его из вороха одежд, ее горячее дыхание на своем лице, запах муки и печеных яблок и «Пошто лицо прячешь, как бандит?». А затем свои путанные заверения, что его хворь для нее не опасна. И куда слаще, чем изведанное впервые греховное наслаждение, запечатлелся в памяти ее неловкий, смущенный поцелуй, прежде чем она задремала в его руках. Позже он вернул долг, баюкая ее в своих объятьях, утирая ее слезы, когда проклятая кровь молохов меняла ее тело, обращая розовощекую простушку в обольстительную и пугающую демоницу. Сколько зеркал перебила Скарлет, пока смирилась с тем, во что превратилась.
Свен не раз задавался вопросом, чувствует ли Скарлет ту же робость, что и он, но не решался задать его вслух. Уже давно их связывали лишь нежные, дружеские узы.
Скарлет захлопнула книгу и подвинулась, уступая ему место на узкой, расшитой золотом тахте. Как две сороки, сестры любили роскошь и мишуру, будто стараясь восполнить тяжелую и унизительную жизнь в доме Григория. Ульрик же охотно баловал обеих, начав с того, что усадил их за один стол со сводным братом. Затем в ход пошли красивые платья, платки, бусы. Позднее, после основания Ордена – пышные балы для одной, а дорогие книги, и будуары в барочном стиле для второй. Свен диву давался, как легко его друг подобрал нужный ключик и сманил обеих девиц на свою сторону, заставив забыть о родственных узах с Григорием.
- Я погляжу, ты переставила мебель? – спросил Свен первое, что пришло ему на ум, не особо торопясь переходить к делу. Эта ночь была полна тревог и волнений. Общество же Скарлет, как и прежде, возвращало ему душевное равновесие.
Кивок. Нежная улыбка. Будто бабочка, Скарлет вспорхнула и показала ему новый столик для кистей и красок, уголок для мольберта у окна с панорамой Вены. Дом Безликого расположился в самом сердце города, будто роза посреди живописного цветника. Не в пример его собственному дому, обнесенному высоким забором, на самом отшибе, достаточно далеко от тех мест Берлина, где кипела жизнь. Ульрик постоянно поддразнивал его и говорил, что Свен поселился в мавзолее, шутил, что пора уже избавиться от очередной смертной экономки, которая следит за чистотой, заселить дом химерами и дать им в зубы по швабре. Свен тут же парировал, что химеры лишь изгваздают ковры. «Ковры – это святое, дружище», - соглашался Ульрик и на том менял тему.
- Что ты читаешь? – спросил он следом, когда выказал достаточное количество восторгов по поводу столика и нового уголка для мольберта.
Вернувшись на тахту и поджав под себя ноги, Скарлет принялась увлеченно пересказывать ему историю того, как некий юный офицер влюбился в замужнюю даму. Свен кивал, больше любуясь ее сияющими глазами и не слишком вслушиваясь в рассказ. Даме грозил развод и разлука с сыном, чтобы она могла воссоединиться с возлюбленным и, ах, как же это было волнующе. Свен помнил, как сам учил читать обеих сестер и открыл им мир воображаемых историй, но Азур книги наскучили, едва она успела в них вникнуть. Она предпочитала яркие краски и эмоции театра, поэтому свои волнения от прочитанного Скарлет разделяла именно с ним.
Внезапно она замолчала и заулыбалась.
- Ах, Свейн, - давно еще она откуда-то взяла лишний звук в его имени (третьем по счету, на самом деле) и нашла, что так оно ей нравится куда больше. – Ты меня не обманешь. Я вижу, что ты пришел по делу и тянешь время.
- Лишь потому, что менять твою компанию на этого лиса Ульрика – преступление, - несмотря на его нарочитую серьезность, Скарлет захихикала и погрозила ему пальцем. Свен же припомнил, как по небрежности позволил себе пару подобных фраз с Адой, и помрачнел. Слишком твердо стоял он на мысли, что это лишь слова, ирония над своим жалким положением, ведь он далеко не изящный кавалер. Скарлет, всем сердцем и душой принадлежавшая Ульрику, пропускала их мимо ушей или включалась в игру забавы ради. Ада же – погибла.
- Ульрик занят подготовкой трапезы, - посерьезнев, сказала Скарле, наматывая на кончик пальца прядь волос. – И ты знаешь правила. Сначала ужин, затем дела.
- Я не получал приглашения, – слабо улыбнулся Свен.
- Свейн, брось ты свое это… кокетство. Ульрик будет рад, если ты разделишь с нами трапезу, - строго сказала девушка. – Навещаешь нас раз в месяц, изображаешь, будто тебе не рады. А Ульрик потом расстраивается. Хоть сегодня давай… как раньше.
Они замолчали, глядя каждый в свою сторону. Скарлет осторожно сжала его пальцы, будто боясь, что он отдернет руку. Кто и получал удовольствие от жизни в Ордене Неугасимого Пламени, так это сестры. Они приобрели то, чего им не додали при жизни. Богатство, положение, влияние. То, что не имело для Свена ни малейшей ценности.
- Как продвигаются твои исследования? – она спрашивала об этом при каждой встрече. Даже если виделись они всего-то ночью ранее.
- Безрезультатно, - привычно ответил Свен, не углубляясь в детали.
Тоскливую тишину разрушил звон колокольчика. Ульрик звал свою жену к ужину.
Азур окутала его облаком дорого парфюма – бергамот, роза, корица, амбра, жасмин и персик – повисла у него на шее и наградила поцелуем сквозь тонкую шелковую преграду. Едва он опомнился, негодяйка сорвала повязку и, качнув бедрами, мелькавшими в разрезах непристойного, больше напоминавшего сорочку синего платья, отступила за спину Ульрика.
- Даже не вздумай сидеть с этой тряпкой на физиономии, - заявила Азур. Ее рожки на лбу – такие же, как у Скарлет – блестели от золоченой пудры. – Отдам в конце вечера. А то вечно напыжишься, нахохлишься и сидишь в углу мокрым филином.
Ульрик расхохотался и едва не выронил шприц, по которому деловито щелкал пальцем. Новое лицо друга и впрямь напоминало о лисах – умное, тонкое и остроносое.
- Вот же паршивка!.. Как она тебя, дружище?
- Кстати, сегодня ты отлично выглядишь, - добавила несносная девица. – Похож на гигантский баклажан. Попробуй в следующий раз оттенки голубого – пойдет к твоим глазам.
Она показала ему язык и приложила повязку к своему лицу:
- Ульрик, я похожа на прекрасную восточную танцовщицу?
Девица закружилась по залу, в котором не стыдно было провести бал для самих Габсбургов. Люстры из богемского хрусталя искрили до рези в глазах. Казалось, с украшенного сусальным золотом и лепниной потолка свисают грозди драгоценных бриллиантов, отражаясь в начищенном до зеркального блеска паркете. Обои из свиной кожи расписывала лично Скарлет замысловатыми, тонкими узорами, украсив отдельные панели сценами из древнегреческих мифов. По ее замыслу панели на левой стене посвящались образам разрушения и смерти, на правой же – созиданию и любви. Свен никогда не уставал любоваться работами ее рук.
- Конечно, похожа, милая, - откликнулся Ульрик, не отвлекаясь от последнего этапа приготовления. Одна из химических формул Свена придавала крови новые, необычные оттенки вкусов. Но вводить ее жертве необходимо было непосредственно перед употреблением.
Пальцы Ульрика пробежали по перетянутому жгутом предплечью, и длинная игла впилась в выступающую голубую вену.
- Он такой хорошенький, - протянула Скарлет, поглаживая по волосам юношу, которому предназначался укол. – Ты заберешь его лицо?
- Если оно тебе так нравится - непременно.
Обнаженный юноша на столе напоминал ангела работы Караваджо. Стройное, смуглое тело, черные мелкие кудряшки, огромные, как у девушки, карие глаза, слепо обращенные к потолку. Ульрик был полностью безразличен к охоте, ему было важно, чтобы еда была эстетичной и подавалась к столу. «Мы не животные, чтобы есть, как попало», - говорил он. Поэтому слуги сами выслеживали привлекательных юношей и девушек для его трапезы, а затем готовили жертву несколько дней, чтобы она не оскорбила глаз, слух или обоняние Ульрика какой-нибудь неподходящей реакцией организма. Свену его брезгливость была совсем неясна. При жизни и после нее он вдоволь насмотрелся на то, из чего состоят молохи и люди и считал это естественным порядком вещей. Но отчего-то стал невольно подыгрывать другу в его игре в трапезу, составил для него пару формул для улучшения вкуса крови и для того, чтобы обездвижить жертву, не связывая ее грубыми веревками и ремнями.
Азур поколдовала над граммофоном, и по залу разлилась приятная музыка. Девица подошла к столу, тоже погладила черные кудри юноши и, наклонившись ниже, поцеловала его в приоткрытый рот. Когда она отпрянула, ее собственные губы окрасились кровью.
- Сладкий, как мед, - пропела она, облизываясь.
Ульрик не забывал и про приборы. У каждого места лежали тонкие, изящные стилеты из золота или серебра и различных форм чаши и бокалы. Азур предпочитала кусать жертв, разрывая крупные сосуды зубами, упиваясь бьющими алыми струйками и слизывая их прямо с тела. Скарлет же осторожно надрезала кожу ножом и подставляла бокал.
- Ты не прикасаешься к угощению, друг, - заметил Ульрик, подставляя золоченый кубок под одну из ран, оставленных Азур. В отличие от сестер, он особых предпочтений в манере обращения с едой не имел. – Ты не голоден?
- У меня выдалась непростая ночь, - ответил Свен. – Боюсь, после нашего разговора эта ночь станет таковой и для тебя.
- Потом! Все потом. Ешь, друг, наслаждайся, и хотя бы на пару минут забудь о своих хлопотах.
Ульрик взмахнул кубком, внимательно наблюдая за Свеном. Тот вымучено улыбнулся и, выбрав место между шеей и правым плечом – подальше от всех – впился в горячую кожу зубами. Несмотря на все старания и приготовления, кровь отдавала пеплом.
Несколько слуг в одинаковых черно-белых костюмах засуетились возле стола с длинным белым полотнищем. Тело полагалось унести с глаз долой, сжечь в печи-крематории на окраине Вены, где прежде сжигали тела погибших во время эпидемий.
- Пойдем туда, где тише, - сказал Ульрик. – Не на что тут глазеть.
Сестры последовали их примеру. Скарлет не терпелось вернуться к недочитанному роману. Азур наградила Ульрика долгим, чувственным поцелуем и сунула в ладонь Свену повязку.
- Мне еще нужно выгулять моего нового щеночка, поэтому развлекайтесь без меня, мальчики, - промурлыкала она.
- Не забудь отлупить его газетой, если нагадил в постель, - посоветовал на прощание Ульрик. – Пройдемся, друг? Сегодня тихая ночь, и я хотел бы посидеть на крыше.
Свен кивнул.
- Быстро же она забыла Юргена Вайса, - это было первое, что пришло ему в голову. Тишина, которую нарушал лишь скрип новых туфель Ульрика, напоминала о цели его визита.
- Да, - рассеяно откликнулся тот, пропуская Свена вперед по лестнице. – Азур знает, что я не прощу, если она будет излишне привязываться к своим игрушкам.
Прежде они никогда не обсуждали излишнюю любвеобильность девушки, хотя об этом ходили сплетни едва ли не по всему Ордену. Отчего-то прежде ему даже не приходило в голову, что ее прежняя пылкая любовь к Ульрику могла с годами угаснуть.
- И случалось подобное? – бросил Свен как можно небрежнее. «Я снова убегаю».
Они поднялись на залитую мутным лунным светом площадку. Над головой смыкались граненые стеклянные своды. Тяжелый сладкий воздух обволакивал и давил, будто слои воды. Оранжерея насчитывала более ста двадцати пород роз, большую часть которых сестры забавы ради вывели сами, и которых не было более ни в одном цветнике мира.
- Этого никогда не случится, - Ульрик зазвенел ключами, отпирая дверь, терявшуюся в океане листьев и разноцветных лепестков. – Как я смогу управлять целым Орденом, если не смогу совладать с женщиной?
Влажное ночное небо бороздили тонкие, перистые облака. Свен чувствовал обманчивость безветренной погоды. Пройдет немного времени, и крышу начнет терзать холодный ноябрьский ветер.
Ульрик прошел по смотровой площадке вдоль невысокой балюстрады, изредка по-хозяйски потирая ладони. Вена лежала перед ним сияющим драгоценным камнем, оправленным в золото вечерних огней.
- Не устаю любоваться этим городом, - сказал Ульрик, глядя на стройные башни ратуши по правую руку. – Не знаю, есть ли где-то место прекраснее. Впрочем, я знаю, что ты расходишься со мной во мнениях, не так ли?
- Я часто вспоминаю бескрайние пустоши Святой земли, озаренные лишь светом луны и звезд… Сдается, я не найду ничего в этом мире, что затмит для меня их красоту.
- Сдается, ничто на свете не выбьет из тебя несостоявшегося монаха-отшельника.
Ульрик хлопнул его по плечу и рассмеялся, хотя подобные разговоры в той или иной форме уже не раз случались. К счастью или к сожалению, но столь долгая дружба однажды превратилась в пластинку, которая играет по кругу привычные песни. Иногда Свен думал, что может предугадать ход любого их разговора. Отличались лишь декорации да лица его друга.
Дар Ульрика, странный дар забирать лица тех, чью кровь он пил, не раз был причиной споров. Они оба находили ироничным желание обменяться возможностями друг друга. Свен готов был все отдать за нормальное лицо, которое не вызывает содрогания. Деятельный же ум Ульрика и его непомерные амбиции сковывали бестолковый талант и отсутствие всего того, что могло сделать молоха могущественным и влиятельным.
- Неблагодарный прокаженный святоша, - в притворной ярости ворчал друг время от времени. – Мне бы твое могущество, и я перевернул бы все это застойное болото. Неужели ты променял бы свой дар на смазливую мордашку, чтобы соблазнять девиц?
- Хватило бы лица, с которым можно спокойно пройти по улице, - столь же сварливо отвечал ему Свен. – Не ценишь ты, чего имеешь.
Впрочем, Ульрик ценил. Из своего дара он выжимал все и даже более. Его изощренный ум быстро обнаружил, как меняется отношение к нему в зависимости от выбранного лица. Хотел ли он расположить к себе женщину или мужчину, старика или юнца, заставить следовать за собой толпу или потеряться из виду, он мог подобрать личину, которая успешно справлялась со своей задачей.
Его нынешнее лицо относилось скорее к тем, которые Ульрик называл «представительными». Таковые он ценил более всего. Умные, тонкие черты ассоциировались со школяром, медиком или книжником. Улыбка располагала открыться. Чуть близорукий прищур миндалевидных глаз вызывал чувство, будто их обладатель незаурядная и внимательная личность. Свен не раз ловил себя на мысли, что ему хотелось бы узнать лично обладателей «представительных» лиц и понять, насколько близки его впечатления к истине.
- Так, о чем ты хотел поговорить, друг? – спросил Ульрик, пряча руки в карманы брюк.
Свен отчего-то медлил. Он пришел, чтобы поделиться информацией о Йотуне, но что-то его останавливало. Еще недавно его терзали мысли, что Ульрик замыслил от него избавиться, что Григорий хотел стравить их, и эти мысли не ушли бесследно. Что если он не ошибался насчет старого друга, а ситуация с Йотуном была лишь удачным совпадением? Взвесив свои сомнения, он решил зайти издалека:
- Что ты собираешься делать теперь? Я про твои планы насчет Совета.
- А то ты не знаешь. Твоя подружка действовала довольно неожиданно, но сработала наилучшим образом. Я вдоволь повеселюсь, заставлю Совет поплясать под мою дудку… Пусть они ополчатся на этого беднягу, который решил спасти свою сестренку, устроят ему показательную трепку. Пусть попробуют меня задобрить. А когда они мне наскучат, я сделаю то, что планировал. Труд моих рук встряхнет всю Европу и изменит устоявшиеся порядки. Давно было необходимо это сделать.
Половину сказанного Свен едва не пропустил мимо ушей.
- Погоди… то есть, ты знаешь, что я не отдавал ей приказов? – он едва сдержался, чтобы его голос звучал спокойно.
- Конечно, - тот пожал плечами. – Почему ты удивляешься? Мне проще поверить, что солнце взойдет завтра на западе, чем в то, что ты мог действовать самовольно у меня за спиной.
Все же налетел ветер, нещадно растрепав одежду. Ульрик раздосадовано прищурился.
- Потому я и доверил это дело тебе. Я знал, что ты не выкинешь ничего… неправильного. Но твои капитаны весьма непредсказуемы и могли легко спровоцировать Медведей или семью Дмитрия сделать что-нибудь… эдакое, - продолжил он, зачем-то достав из кармана мелкую монетку и рассматривая ее в свете вечерних огней.
- И ты не боялся, что Совет первым предъявит тебе претензии? Ведь Варшава…
- Зачем мне бояться тех, кто сам дрожит от упоминания моего имени?
Умное и располагающее лицо Ульрика расплылось в такой искренней улыбке, что свело зубы.
- После того, как мы избавились от Брновича, Совет был парализован. Он один мог бы, не побоялся бы противопоставить нам хоть что-то. Смог бы их как-то сплотить… Кто у них оставался, кроме него? Баба, которую выбрали незнамо каким чудом, и теперь не слушают? Эйнар? Он и лицом кролик, и сердце у него кроличье, - Ульрик подбросил монетку и поймал ее. – И другие, надо сказать, немногим лучше. Персиваль Холланд – безвольный дурень, давно отживший свое. Бальтазар Каррера умен, но его заботить лишь этот его сынок... Хотя глядя на него, я начинаю сомневаться в чисто отцовских чувствах… Как тебе такая сплетня, а? В общем, члены Совета бесполезны, но зато подпевают Персивалю и Эйнару, которые больше всего на свете боятся войны. Они псы, которые не в состоянии никого укусить. Пушистые, дрессированные, карманные собачки.
Подброшенную в очередной раз монетку унес порыв ветра, и Ульрик раздраженно прищелкнул языком.
- Проблема Совета в том, что они бессильны настолько, что будут вставлять палки в колеса друг другу, даже тем, кто мог бы мне что-то предъявить и стать мне угрозой.
- Осторожнее, - не удержался Свен. – Ты примеряешь лавры, а ведь твоя война еще даже не началась. Что если они все сплотятся против тебя?
- Что если евнух решит почесать свое хозяйство? – эхом откликнулся друг. – Я буду лишь рад, если они сплотятся. Моя цель не дразнить их, а окончательно избавиться. Но если они все также будут прятаться по норам, почему бы не потравить их? Не попытаться выкурить?
- И ради этого ты готов втянуть в войну абсолютно всех? Людей, молохов, вампиров?
- Что на тебя нашло? – вдруг сощурился Ульрик. – Не ты ли говорил, что ты меч, а я рука, которая тебя направляет?
Свен ответил не сразу. Так ли уж была нужна война, как говорил Ульрик полгода, год назад? Так ли она была в интересах Ордена, как в интересах Ульрика? Нынешний разговор слишком сильно напоминал о том, о чем говорил Неопалимый Григорий.
«Даже сломанный клинок может убить, - любил говорить Альберт. – Мы сломанные клинки, но если попадем в добрые руки, то принесем пользу».
Так ли уж хорошо он понимал, что делает Ульрик, как ему казалось? Всю жизнь он воротил остатки носа от политики рыцарей, зарекался никогда в это не лезть и не уподобляться лжецам и интриганам. Пусть Ульрик заправляет делами так, как считает нужным…
- Я в первую очередь твой друг, - осторожно сказал Свен. – И я буду скверным другом, если не предостерегу тебя от возможных неприятностей. Не все в Ордене довольны тем, что ты делаешь. И не все вне Ордена… Приказ тот отдал Аде Йотун под видом моего.
Ульрик неожиданно расхохотался.
- Надо же! Я отвалил ему пять сотен отборных александритов за убийство Брновича, но самую главную часть работы он сделал для меня бесплатно. Вот так-так!
«Пусть заправляет делами так, как считает нужным… - подумал Свен. - Но не обратились ли его дела во сто крат худшим, чем то, что делали рыцари?». Никто и никогда не поддерживал человеческих войн со времен Столетней. После того, как она десятилетиями выжигала и разрушала земли, где жили сотни молохов, разогнала их с насиженных мест, после того, как смутьянов, поддержавших человеческую войну, уничтожили, был заключен тот самый пресловутый Договор о Невмешательстве. Воюйте друг с другом. Грызите глотки. Но без вмешательства людей это будет лишь местечковыми стычками, которые не причинят истинного вреда. Лишь страх, что люди узнают о молохах и обратят на них весь гнев Всевышнего, удерживает немертвых от истребления друг друга. Парадокс, смысла которого Свен за столько веков так и не сумел понять.
«Неужели Григорий все же был прав?»
СВЕН 2
читать дальше По молочной щеке Скарлет скатилась слеза, мерцая в свете дрожащей свечи. Девушка не услышала его стук, не заметила его, чрезмерно увлекшись чтением книги. Вероятно, приняла его за слугу, которые выдрессированными неслышными тенями скользили по дому Ульрика, украшая комнаты букетами из осенних листьев, еловых ветвей и алых ягод рябины.
Свен, до поры до времени, не стал ее окликать. Одно удовольствие было наблюдать за тем, как она, погрузившись в выдуманный кем-то мирок, закусывает губку, убирает с глаз непослушные волосы, теребит поясок струящегося пурпурного платья, походившего на греческий хитон. Внешне Азур и Скарлет походили на отражения в зеркале, душами же – на день и ночь. Кроткая, нежная и мечтательная Скарлет, предпочитавшая званым вечерам общество книг или мольберта, и распутная, резкая, абсолютно невыносимая насмешница Азур.
- Доброй ночи, Скарлет, - наконец, окликнул он ее. – Не помешаю?
- Ах, Свеейн, - привычно, с придыханием сказала она, отрывая желто-зеленые глаза от книги. – Ты всегда будешь моим самым желанным гостем.
До сих пор он робел, как мальчишка, припоминая, как она стала первой женщиной ему, не успевшему вкусить при жизни ничего, кроме неловких поцелуев, прежде чем болезнь наложила обет безбрачия. С поразительной ясностью он помнил ее сильные руки, пытавшиеся высвободить его из вороха одежд, ее горячее дыхание на своем лице, запах муки и печеных яблок и «Пошто лицо прячешь, как бандит?». А затем свои путанные заверения, что его хворь для нее не опасна. И куда слаще, чем изведанное впервые греховное наслаждение, запечатлелся в памяти ее неловкий, смущенный поцелуй, прежде чем она задремала в его руках. Позже он вернул долг, баюкая ее в своих объятьях, утирая ее слезы, когда проклятая кровь молохов меняла ее тело, обращая розовощекую простушку в обольстительную и пугающую демоницу. Сколько зеркал перебила Скарлет, пока смирилась с тем, во что превратилась.
Свен не раз задавался вопросом, чувствует ли Скарлет ту же робость, что и он, но не решался задать его вслух. Уже давно их связывали лишь нежные, дружеские узы.
Скарлет захлопнула книгу и подвинулась, уступая ему место на узкой, расшитой золотом тахте. Как две сороки, сестры любили роскошь и мишуру, будто стараясь восполнить тяжелую и унизительную жизнь в доме Григория. Ульрик же охотно баловал обеих, начав с того, что усадил их за один стол со сводным братом. Затем в ход пошли красивые платья, платки, бусы. Позднее, после основания Ордена – пышные балы для одной, а дорогие книги, и будуары в барочном стиле для второй. Свен диву давался, как легко его друг подобрал нужный ключик и сманил обеих девиц на свою сторону, заставив забыть о родственных узах с Григорием.
- Я погляжу, ты переставила мебель? – спросил Свен первое, что пришло ему на ум, не особо торопясь переходить к делу. Эта ночь была полна тревог и волнений. Общество же Скарлет, как и прежде, возвращало ему душевное равновесие.
Кивок. Нежная улыбка. Будто бабочка, Скарлет вспорхнула и показала ему новый столик для кистей и красок, уголок для мольберта у окна с панорамой Вены. Дом Безликого расположился в самом сердце города, будто роза посреди живописного цветника. Не в пример его собственному дому, обнесенному высоким забором, на самом отшибе, достаточно далеко от тех мест Берлина, где кипела жизнь. Ульрик постоянно поддразнивал его и говорил, что Свен поселился в мавзолее, шутил, что пора уже избавиться от очередной смертной экономки, которая следит за чистотой, заселить дом химерами и дать им в зубы по швабре. Свен тут же парировал, что химеры лишь изгваздают ковры. «Ковры – это святое, дружище», - соглашался Ульрик и на том менял тему.
- Что ты читаешь? – спросил он следом, когда выказал достаточное количество восторгов по поводу столика и нового уголка для мольберта.
Вернувшись на тахту и поджав под себя ноги, Скарлет принялась увлеченно пересказывать ему историю того, как некий юный офицер влюбился в замужнюю даму. Свен кивал, больше любуясь ее сияющими глазами и не слишком вслушиваясь в рассказ. Даме грозил развод и разлука с сыном, чтобы она могла воссоединиться с возлюбленным и, ах, как же это было волнующе. Свен помнил, как сам учил читать обеих сестер и открыл им мир воображаемых историй, но Азур книги наскучили, едва она успела в них вникнуть. Она предпочитала яркие краски и эмоции театра, поэтому свои волнения от прочитанного Скарлет разделяла именно с ним.
Внезапно она замолчала и заулыбалась.
- Ах, Свейн, - давно еще она откуда-то взяла лишний звук в его имени (третьем по счету, на самом деле) и нашла, что так оно ей нравится куда больше. – Ты меня не обманешь. Я вижу, что ты пришел по делу и тянешь время.
- Лишь потому, что менять твою компанию на этого лиса Ульрика – преступление, - несмотря на его нарочитую серьезность, Скарлет захихикала и погрозила ему пальцем. Свен же припомнил, как по небрежности позволил себе пару подобных фраз с Адой, и помрачнел. Слишком твердо стоял он на мысли, что это лишь слова, ирония над своим жалким положением, ведь он далеко не изящный кавалер. Скарлет, всем сердцем и душой принадлежавшая Ульрику, пропускала их мимо ушей или включалась в игру забавы ради. Ада же – погибла.
- Ульрик занят подготовкой трапезы, - посерьезнев, сказала Скарле, наматывая на кончик пальца прядь волос. – И ты знаешь правила. Сначала ужин, затем дела.
- Я не получал приглашения, – слабо улыбнулся Свен.
- Свейн, брось ты свое это… кокетство. Ульрик будет рад, если ты разделишь с нами трапезу, - строго сказала девушка. – Навещаешь нас раз в месяц, изображаешь, будто тебе не рады. А Ульрик потом расстраивается. Хоть сегодня давай… как раньше.
Они замолчали, глядя каждый в свою сторону. Скарлет осторожно сжала его пальцы, будто боясь, что он отдернет руку. Кто и получал удовольствие от жизни в Ордене Неугасимого Пламени, так это сестры. Они приобрели то, чего им не додали при жизни. Богатство, положение, влияние. То, что не имело для Свена ни малейшей ценности.
- Как продвигаются твои исследования? – она спрашивала об этом при каждой встрече. Даже если виделись они всего-то ночью ранее.
- Безрезультатно, - привычно ответил Свен, не углубляясь в детали.
Тоскливую тишину разрушил звон колокольчика. Ульрик звал свою жену к ужину.
Азур окутала его облаком дорого парфюма – бергамот, роза, корица, амбра, жасмин и персик – повисла у него на шее и наградила поцелуем сквозь тонкую шелковую преграду. Едва он опомнился, негодяйка сорвала повязку и, качнув бедрами, мелькавшими в разрезах непристойного, больше напоминавшего сорочку синего платья, отступила за спину Ульрика.
- Даже не вздумай сидеть с этой тряпкой на физиономии, - заявила Азур. Ее рожки на лбу – такие же, как у Скарлет – блестели от золоченой пудры. – Отдам в конце вечера. А то вечно напыжишься, нахохлишься и сидишь в углу мокрым филином.
Ульрик расхохотался и едва не выронил шприц, по которому деловито щелкал пальцем. Новое лицо друга и впрямь напоминало о лисах – умное, тонкое и остроносое.
- Вот же паршивка!.. Как она тебя, дружище?
- Кстати, сегодня ты отлично выглядишь, - добавила несносная девица. – Похож на гигантский баклажан. Попробуй в следующий раз оттенки голубого – пойдет к твоим глазам.
Она показала ему язык и приложила повязку к своему лицу:
- Ульрик, я похожа на прекрасную восточную танцовщицу?
Девица закружилась по залу, в котором не стыдно было провести бал для самих Габсбургов. Люстры из богемского хрусталя искрили до рези в глазах. Казалось, с украшенного сусальным золотом и лепниной потолка свисают грозди драгоценных бриллиантов, отражаясь в начищенном до зеркального блеска паркете. Обои из свиной кожи расписывала лично Скарлет замысловатыми, тонкими узорами, украсив отдельные панели сценами из древнегреческих мифов. По ее замыслу панели на левой стене посвящались образам разрушения и смерти, на правой же – созиданию и любви. Свен никогда не уставал любоваться работами ее рук.
- Конечно, похожа, милая, - откликнулся Ульрик, не отвлекаясь от последнего этапа приготовления. Одна из химических формул Свена придавала крови новые, необычные оттенки вкусов. Но вводить ее жертве необходимо было непосредственно перед употреблением.
Пальцы Ульрика пробежали по перетянутому жгутом предплечью, и длинная игла впилась в выступающую голубую вену.
- Он такой хорошенький, - протянула Скарлет, поглаживая по волосам юношу, которому предназначался укол. – Ты заберешь его лицо?
- Если оно тебе так нравится - непременно.
Обнаженный юноша на столе напоминал ангела работы Караваджо. Стройное, смуглое тело, черные мелкие кудряшки, огромные, как у девушки, карие глаза, слепо обращенные к потолку. Ульрик был полностью безразличен к охоте, ему было важно, чтобы еда была эстетичной и подавалась к столу. «Мы не животные, чтобы есть, как попало», - говорил он. Поэтому слуги сами выслеживали привлекательных юношей и девушек для его трапезы, а затем готовили жертву несколько дней, чтобы она не оскорбила глаз, слух или обоняние Ульрика какой-нибудь неподходящей реакцией организма. Свену его брезгливость была совсем неясна. При жизни и после нее он вдоволь насмотрелся на то, из чего состоят молохи и люди и считал это естественным порядком вещей. Но отчего-то стал невольно подыгрывать другу в его игре в трапезу, составил для него пару формул для улучшения вкуса крови и для того, чтобы обездвижить жертву, не связывая ее грубыми веревками и ремнями.
Азур поколдовала над граммофоном, и по залу разлилась приятная музыка. Девица подошла к столу, тоже погладила черные кудри юноши и, наклонившись ниже, поцеловала его в приоткрытый рот. Когда она отпрянула, ее собственные губы окрасились кровью.
- Сладкий, как мед, - пропела она, облизываясь.
Ульрик не забывал и про приборы. У каждого места лежали тонкие, изящные стилеты из золота или серебра и различных форм чаши и бокалы. Азур предпочитала кусать жертв, разрывая крупные сосуды зубами, упиваясь бьющими алыми струйками и слизывая их прямо с тела. Скарлет же осторожно надрезала кожу ножом и подставляла бокал.
- Ты не прикасаешься к угощению, друг, - заметил Ульрик, подставляя золоченый кубок под одну из ран, оставленных Азур. В отличие от сестер, он особых предпочтений в манере обращения с едой не имел. – Ты не голоден?
- У меня выдалась непростая ночь, - ответил Свен. – Боюсь, после нашего разговора эта ночь станет таковой и для тебя.
- Потом! Все потом. Ешь, друг, наслаждайся, и хотя бы на пару минут забудь о своих хлопотах.
Ульрик взмахнул кубком, внимательно наблюдая за Свеном. Тот вымучено улыбнулся и, выбрав место между шеей и правым плечом – подальше от всех – впился в горячую кожу зубами. Несмотря на все старания и приготовления, кровь отдавала пеплом.
Несколько слуг в одинаковых черно-белых костюмах засуетились возле стола с длинным белым полотнищем. Тело полагалось унести с глаз долой, сжечь в печи-крематории на окраине Вены, где прежде сжигали тела погибших во время эпидемий.
- Пойдем туда, где тише, - сказал Ульрик. – Не на что тут глазеть.
Сестры последовали их примеру. Скарлет не терпелось вернуться к недочитанному роману. Азур наградила Ульрика долгим, чувственным поцелуем и сунула в ладонь Свену повязку.
- Мне еще нужно выгулять моего нового щеночка, поэтому развлекайтесь без меня, мальчики, - промурлыкала она.
- Не забудь отлупить его газетой, если нагадил в постель, - посоветовал на прощание Ульрик. – Пройдемся, друг? Сегодня тихая ночь, и я хотел бы посидеть на крыше.
Свен кивнул.
- Быстро же она забыла Юргена Вайса, - это было первое, что пришло ему в голову. Тишина, которую нарушал лишь скрип новых туфель Ульрика, напоминала о цели его визита.
- Да, - рассеяно откликнулся тот, пропуская Свена вперед по лестнице. – Азур знает, что я не прощу, если она будет излишне привязываться к своим игрушкам.
Прежде они никогда не обсуждали излишнюю любвеобильность девушки, хотя об этом ходили сплетни едва ли не по всему Ордену. Отчего-то прежде ему даже не приходило в голову, что ее прежняя пылкая любовь к Ульрику могла с годами угаснуть.
- И случалось подобное? – бросил Свен как можно небрежнее. «Я снова убегаю».
Они поднялись на залитую мутным лунным светом площадку. Над головой смыкались граненые стеклянные своды. Тяжелый сладкий воздух обволакивал и давил, будто слои воды. Оранжерея насчитывала более ста двадцати пород роз, большую часть которых сестры забавы ради вывели сами, и которых не было более ни в одном цветнике мира.
- Этого никогда не случится, - Ульрик зазвенел ключами, отпирая дверь, терявшуюся в океане листьев и разноцветных лепестков. – Как я смогу управлять целым Орденом, если не смогу совладать с женщиной?
Влажное ночное небо бороздили тонкие, перистые облака. Свен чувствовал обманчивость безветренной погоды. Пройдет немного времени, и крышу начнет терзать холодный ноябрьский ветер.
Ульрик прошел по смотровой площадке вдоль невысокой балюстрады, изредка по-хозяйски потирая ладони. Вена лежала перед ним сияющим драгоценным камнем, оправленным в золото вечерних огней.
- Не устаю любоваться этим городом, - сказал Ульрик, глядя на стройные башни ратуши по правую руку. – Не знаю, есть ли где-то место прекраснее. Впрочем, я знаю, что ты расходишься со мной во мнениях, не так ли?
- Я часто вспоминаю бескрайние пустоши Святой земли, озаренные лишь светом луны и звезд… Сдается, я не найду ничего в этом мире, что затмит для меня их красоту.
- Сдается, ничто на свете не выбьет из тебя несостоявшегося монаха-отшельника.
Ульрик хлопнул его по плечу и рассмеялся, хотя подобные разговоры в той или иной форме уже не раз случались. К счастью или к сожалению, но столь долгая дружба однажды превратилась в пластинку, которая играет по кругу привычные песни. Иногда Свен думал, что может предугадать ход любого их разговора. Отличались лишь декорации да лица его друга.
Дар Ульрика, странный дар забирать лица тех, чью кровь он пил, не раз был причиной споров. Они оба находили ироничным желание обменяться возможностями друг друга. Свен готов был все отдать за нормальное лицо, которое не вызывает содрогания. Деятельный же ум Ульрика и его непомерные амбиции сковывали бестолковый талант и отсутствие всего того, что могло сделать молоха могущественным и влиятельным.
- Неблагодарный прокаженный святоша, - в притворной ярости ворчал друг время от времени. – Мне бы твое могущество, и я перевернул бы все это застойное болото. Неужели ты променял бы свой дар на смазливую мордашку, чтобы соблазнять девиц?
- Хватило бы лица, с которым можно спокойно пройти по улице, - столь же сварливо отвечал ему Свен. – Не ценишь ты, чего имеешь.
Впрочем, Ульрик ценил. Из своего дара он выжимал все и даже более. Его изощренный ум быстро обнаружил, как меняется отношение к нему в зависимости от выбранного лица. Хотел ли он расположить к себе женщину или мужчину, старика или юнца, заставить следовать за собой толпу или потеряться из виду, он мог подобрать личину, которая успешно справлялась со своей задачей.
Его нынешнее лицо относилось скорее к тем, которые Ульрик называл «представительными». Таковые он ценил более всего. Умные, тонкие черты ассоциировались со школяром, медиком или книжником. Улыбка располагала открыться. Чуть близорукий прищур миндалевидных глаз вызывал чувство, будто их обладатель незаурядная и внимательная личность. Свен не раз ловил себя на мысли, что ему хотелось бы узнать лично обладателей «представительных» лиц и понять, насколько близки его впечатления к истине.
- Так, о чем ты хотел поговорить, друг? – спросил Ульрик, пряча руки в карманы брюк.
Свен отчего-то медлил. Он пришел, чтобы поделиться информацией о Йотуне, но что-то его останавливало. Еще недавно его терзали мысли, что Ульрик замыслил от него избавиться, что Григорий хотел стравить их, и эти мысли не ушли бесследно. Что если он не ошибался насчет старого друга, а ситуация с Йотуном была лишь удачным совпадением? Взвесив свои сомнения, он решил зайти издалека:
- Что ты собираешься делать теперь? Я про твои планы насчет Совета.
- А то ты не знаешь. Твоя подружка действовала довольно неожиданно, но сработала наилучшим образом. Я вдоволь повеселюсь, заставлю Совет поплясать под мою дудку… Пусть они ополчатся на этого беднягу, который решил спасти свою сестренку, устроят ему показательную трепку. Пусть попробуют меня задобрить. А когда они мне наскучат, я сделаю то, что планировал. Труд моих рук встряхнет всю Европу и изменит устоявшиеся порядки. Давно было необходимо это сделать.
Половину сказанного Свен едва не пропустил мимо ушей.
- Погоди… то есть, ты знаешь, что я не отдавал ей приказов? – он едва сдержался, чтобы его голос звучал спокойно.
- Конечно, - тот пожал плечами. – Почему ты удивляешься? Мне проще поверить, что солнце взойдет завтра на западе, чем в то, что ты мог действовать самовольно у меня за спиной.
Все же налетел ветер, нещадно растрепав одежду. Ульрик раздосадовано прищурился.
- Потому я и доверил это дело тебе. Я знал, что ты не выкинешь ничего… неправильного. Но твои капитаны весьма непредсказуемы и могли легко спровоцировать Медведей или семью Дмитрия сделать что-нибудь… эдакое, - продолжил он, зачем-то достав из кармана мелкую монетку и рассматривая ее в свете вечерних огней.
- И ты не боялся, что Совет первым предъявит тебе претензии? Ведь Варшава…
- Зачем мне бояться тех, кто сам дрожит от упоминания моего имени?
Умное и располагающее лицо Ульрика расплылось в такой искренней улыбке, что свело зубы.
- После того, как мы избавились от Брновича, Совет был парализован. Он один мог бы, не побоялся бы противопоставить нам хоть что-то. Смог бы их как-то сплотить… Кто у них оставался, кроме него? Баба, которую выбрали незнамо каким чудом, и теперь не слушают? Эйнар? Он и лицом кролик, и сердце у него кроличье, - Ульрик подбросил монетку и поймал ее. – И другие, надо сказать, немногим лучше. Персиваль Холланд – безвольный дурень, давно отживший свое. Бальтазар Каррера умен, но его заботить лишь этот его сынок... Хотя глядя на него, я начинаю сомневаться в чисто отцовских чувствах… Как тебе такая сплетня, а? В общем, члены Совета бесполезны, но зато подпевают Персивалю и Эйнару, которые больше всего на свете боятся войны. Они псы, которые не в состоянии никого укусить. Пушистые, дрессированные, карманные собачки.
Подброшенную в очередной раз монетку унес порыв ветра, и Ульрик раздраженно прищелкнул языком.
- Проблема Совета в том, что они бессильны настолько, что будут вставлять палки в колеса друг другу, даже тем, кто мог бы мне что-то предъявить и стать мне угрозой.
- Осторожнее, - не удержался Свен. – Ты примеряешь лавры, а ведь твоя война еще даже не началась. Что если они все сплотятся против тебя?
- Что если евнух решит почесать свое хозяйство? – эхом откликнулся друг. – Я буду лишь рад, если они сплотятся. Моя цель не дразнить их, а окончательно избавиться. Но если они все также будут прятаться по норам, почему бы не потравить их? Не попытаться выкурить?
- И ради этого ты готов втянуть в войну абсолютно всех? Людей, молохов, вампиров?
- Что на тебя нашло? – вдруг сощурился Ульрик. – Не ты ли говорил, что ты меч, а я рука, которая тебя направляет?
Свен ответил не сразу. Так ли уж была нужна война, как говорил Ульрик полгода, год назад? Так ли она была в интересах Ордена, как в интересах Ульрика? Нынешний разговор слишком сильно напоминал о том, о чем говорил Неопалимый Григорий.
«Даже сломанный клинок может убить, - любил говорить Альберт. – Мы сломанные клинки, но если попадем в добрые руки, то принесем пользу».
Так ли уж хорошо он понимал, что делает Ульрик, как ему казалось? Всю жизнь он воротил остатки носа от политики рыцарей, зарекался никогда в это не лезть и не уподобляться лжецам и интриганам. Пусть Ульрик заправляет делами так, как считает нужным…
- Я в первую очередь твой друг, - осторожно сказал Свен. – И я буду скверным другом, если не предостерегу тебя от возможных неприятностей. Не все в Ордене довольны тем, что ты делаешь. И не все вне Ордена… Приказ тот отдал Аде Йотун под видом моего.
Ульрик неожиданно расхохотался.
- Надо же! Я отвалил ему пять сотен отборных александритов за убийство Брновича, но самую главную часть работы он сделал для меня бесплатно. Вот так-так!
«Пусть заправляет делами так, как считает нужным… - подумал Свен. - Но не обратились ли его дела во сто крат худшим, чем то, что делали рыцари?». Никто и никогда не поддерживал человеческих войн со времен Столетней. После того, как она десятилетиями выжигала и разрушала земли, где жили сотни молохов, разогнала их с насиженных мест, после того, как смутьянов, поддержавших человеческую войну, уничтожили, был заключен тот самый пресловутый Договор о Невмешательстве. Воюйте друг с другом. Грызите глотки. Но без вмешательства людей это будет лишь местечковыми стычками, которые не причинят истинного вреда. Лишь страх, что люди узнают о молохах и обратят на них весь гнев Всевышнего, удерживает немертвых от истребления друг друга. Парадокс, смысла которого Свен за столько веков так и не сумел понять.
«Неужели Григорий все же был прав?»
@темы: "Валтасаров пир"
-
-
12.10.2017 в 23:18И мне очень нравится, как ты описываешь обсуждения молоховской геополитики и интриг... что в диалогах, что в мысленных монологах...
-
-
13.10.2017 в 07:23-
-
13.10.2017 в 10:08Видела, но вчера уже было поздно, и я её не дочитала... Т____Т
-
-
13.10.2017 в 14:28-
-
13.10.2017 в 14:52Вот это как раз нет. На мой взгляд, это очень напряжённые моменты, и хорошо прописанные притом.
Меня терзают смутные сомнения, что она именно его тип
Почему-то тоже так подумалось...