Circle in the dark, the battle may yet be won.
25.03.2013 в 12:40
Пишет Belasku:Темные эльфы
Из книжки про Африку.
Вот я и дошла до нилотов. Автор пишет про них с такой любовью, что никак нельзя не проникнуться приязнью к этой народности, по мнению автора - самой красивым людям в мире.
Великаны-нилоты обладают и наиболее темной кожей: это самый пигментированный антропологический тип нашей планеты. Пигментные пятна у нилотов встречаются даже на языке и слизистой рта. От других представителей негроидной расы нилоты отличаются также удлиненной формой головы, длинными конечностями, узким носом и зачастую тонкими губами. Сталкиваясь с этими «черными Аполлонами», европейцы зачастую полностью пересматривают свое представление о внешнем виде африканцев, созданное на основе знакомства с антропологическим типом негроидов Западной Африки.
читать дальшеДействительно, посмотрев на фотографии, я была сражена наповал. Они невероятно красивы. После них фотографии мальчиков-моделей на соо "Красивые лица" кажутся пресными и скучными. Из известных людей представителями этой народности являются Обама и Иман.
Фото из книги:
И еще немного нарыла по тырнетикам:
Из книги - обряд инициации мальчиков.
читать дальшеЯ подошел поближе к мальчишкам, сгрудившимся на опушке. Всем им было лет по четырнадцать-пятнадцать. Сегодня ночью у них были остриже¬ны волосы, которые вместе с «душой ребенка» остались в лесу. Теперь на их бритых головах были намалеваны белые полосы. Это знаки посвящения. Белый цвет символизирует чистоту и указывает на то, что юноша достоин стать мораном. Мальчишеские тела были слегка смазаны жиром и ярко блестели на солнце. Единственное, что на них было надето,—это крошечная набедренная повязка. Она была сделана из кожи жертвенного быка, которого закололи три месяца назад, когда взрослые, празднуя эмболосет, отправили своих сыновей в лес вместе с илпирони.
Тесно прижавшись друг к другу, мальчики стояли на опушке, наблюдая за происходящим. В их глазах выражались и страх, и радость. Конечно, они побаивались предстоящей таинственной церемонии, сопровождающей мучи¬тельную операцию. Но в то же время радовались тому, что с сегодняшнего дня они делаются полноправными членами общества, мужчинами, моранами, которым будут завидовать и мальчишки помоложе, и мужчины постарше.
За исключением собственных родных, они боятся взрослых, потому что неписаные законы нилотской этики обязывают олайони исполнять любое приказание старших. А приказание это может быть каким угодно. Не раз мои взрослые спутники-нилоты отправляли совершенно незнакомых им мальчишек куда-нибудь за десять километров в енкангу среди буша отнести туда подарок своему родственнику или приказывали притащить воды из родника, бьющего где-либо на склоне горы. И олайони безропотно исполняли это распоряжение, потому что присущие обществу многих африканских племен формы эксплуатации детей взрослыми закреплены традицией нилотов. Такая эксплуатация—логическое следствие деления общества на возрастные группы, и не маленьким беззащитным олайони замахиваться на давнюю традицию. Именно поэтому каждый нилотский мальчишка с нетерпением ожидает конца своего детства.
Еще одно испытание, и им больше не надо будет безропотно исполнять причуды и приказы взрослых. Наоборот, во многом старейшины будут прислушиваться к ним—воинам, сжимающим в твердых молодых руках копье и оберегающим род от врага. Отныне они будут чувствовать себя в безопасности в компании своих сильных вооруженных сверстников и даже смогут наводить страх на других. Теперь они наверстают упущенное и познают то, чего не знали в детстве,—свободу, игры и развлечения. Наверное, тяжелое детство и объясняет то озорство, бесшабашность, которые на первый взгляд уже не по возрасту моранам.
Хотя в церемонии превращения мальчика в мужчину у нилотов есть своя специфика, в основе своей она очень мало отличается от того, что еще древние латиняне называли «iniciatio»—инициация, посвящение. Как древние римские юноши, мечтавшие скинуть toga pretexta, были готовы на любое испытание, так и нилотские олайони согласны на все, чтобы сбросить мальчишеский наряд. Переход из мира детства в сложный мир взрослых сопровождается торжественными и таинственными церемониями не только у людей древности или первобытных племен современности. Разве приобщение юноши к таинству мессы на первом причастии в любой ультрасовременной католической стране—не завуалированный религиозной обрядностью.
(…)
Вновь затрубил рог, и на уже залитом солнцем склоне долины показалась процессия, состоящая из старейшин и младших моранов в красных накидках. Они гнали перед собой вола, на лбу которого, как и у посвящаемых, была намалевана белая полоса. Такими же полосами был исчерчен его круп. Это было жертвенное животное посвящаемых.
Только вола приносят в жертву духам посвящаемых, оставленным этой ночью в горах. «Поскольку вол никогда не крыл корову, он сродни олайони, не знающим женщин»,—объясняют самбуру.
Вола привели на дно долины. Младшие старейшины и младшие мораны окружили его, а предводитель старших моранов, издав громкий клич, вонзил меч в горло животного. Волу не дали упасть на землю. Сгрудившиеся вокруг мужчины поддерживали его, и, когда по могучему телу пробежала последняя конвульсия, предводитель старших моранов поднес к ране, из которой хлестала кровь, церемониальный рог.
Как только красная пена полилась через край, он отпил из рога глоток и передал его предводителю старших старейшин. Вновь откуда-то из горных ущелий послышались трубные звуки. Тогда ил-пирони, окунув в рог свои указательные пальцы, разрисовали себе лбы кровью, а затем направились в сторону опушки, где сгрудились олайони. Минут десять они что-то объясняли мальчишкам. Затем те выстроились в три шеренги и под водительством своих наставников вышли на площадку, где был заколот вол. Предводитель старейшин подошел к ним и, обмакнув в рог указательный и средний пальцы, начал замазывать кровью белые полосы на лбу у посвящаемых. Это была церемония, преисполненная для присутствующих глубокого смысла. Кровь домашнего скота у нилотов—символ жизни, она вселяет в воинов силу и доблесть. Белый цвет детства, замазывавшийся старейшиной, уходил в прошлое. Символом будущих моранов становился красный цвет мужества. Кровь вола, принесенного в жертву «духу детства», отныне будет связывать всех посвященных друг с другом и с их мифическим покровителем.
Замазав белую полосу на лбу у последнего олайони, предводитель старейшин обратился с заключительным напутствием к посвящаемым. Старик говорил о том, какая это честь быть мужчиной, и о том, каким нужно быть отважным и сильным, чтобы оправдать доверие соплеменников.
Когда старший старейшина произнес последнюю фразу и над долиной воцарилось гробовое молчание, из-за туши поверженного вола появилась фигура Лангичоре. На нем была ярко-желтая тога, выделявшая его среди других мужчин в красных одеяниях. Это внезапное картинное появление произвело впечатление даже на меня. Медленным, размеренным шагом он подошел к старейшине, взял у него из рук рог и выпил оставшуюся в нем кровь. Потом молча кивнул в сторону ил-пирони, только и дожидавшихся его сигнала. Один из наставников посвящаемых, стоявших в первом ряду, взял за руку первого олайони и ввел его в центр площадки, которую мораны устлали коровьими шкурами.
Усевшись на одну из шкур, ил-пирони снял с посвящаемого набедренную повязку и, уложив мальчишку на шкуры, обвил его ноги своими ногами. Голову посвящаемого наставник сунул себе под мышку, а второй рукой сжал обе ладони олайони. Вытащив из складок своего одеяния отточенный до блеска кусок ножа, Лангичоре приступил к делу.
Старик действовал нарочито медленно, чтобы и страшная боль, и вид крови, и воцарившаяся вокруг гнетущая тишина навсегда остались в памяти посвящаемого, усилили значимость происходящего. Иногда он останавливался и, наклонившись к олайони, что-то говорил ему, широко раскрыв глаза и жестикулируя окровавленными руками.
Три старших морана стояли рядом, наблюдая за выражением лица оперируемого. Не то что крика—малейшей гримасы от боли было бы достаточно для того, чтобы прослыть недостойным стать воином и быть с позором унесенным с «операционного стола». Но посвящаемые вели себя стойко. Однако, по-моему, осознанно контролировали себя олайони лишь в начале операции. Затем, когда наступала ее самая мучительная часть, юноши попросту теряли сознание. Во всяком случае, после окончания процедуры никто из посвященных не покинул «операционную» самостоятельно. Два-три морана поднимали юношей со шкур и относили в тень.
Весь день до заката солнца не покладая рук орудовал Лангичоре, лишь один раз с уст оперируемого мальчишки сорвался вопль. Стоявшие на страже мораны тут же отобрали несчастного юношу у пытавшегося возразить что-то ил-пирони и отнесли его в хижину. Мальчишку ждала незавидная участь: всю жизнь он будет ходить теперь в одежде олайони, не сможет носить оружие взрослых, иметь семью или право голоса в ол-Киамаа. Экзамен на право быть воином и мужчиной у нилотов сдают лишь один раз. «Пересдача» здесь не допускается.
Зато родители посвящаемых вели себя не столь сдержанно. Матери при виде крови иногда закрывали руками глаза и вскрикивали, отцы разрешали себе давать советы Лангичоре.
Вечером, когда был обрезан последний юноша и в енканге начались торжества по поводу появления молодых моранов, сердобольные родители сделались главным объектом добродушных насмешек и шуток всех собравшихся. Выходя по очереди к костру, соплеменники изображали отцов и матерей со слабыми нервами и требовали, чтобы они сами при всех повторили то, что делали или говорили, наблюдая днем за действиями Лангичоре. Матери олайони обычно отказывались исполнять желание собравшихся, а подвыпившие отцы с удовольствием играли самих себя. Отцы были в добродушном настроении, потому что в сущности это был и их праздник. Пока их сыновья были всего лишь олайони, отцы в ол-Киамаа пользовались очень небольшим влиянием. Теперь же, сделавшись отцами моранов, они за один день приобрели немалый авторитет.
Недаром пиршество, устраиваемое после окончания церемонии инициации, называется Ол Гор Огор эл Айон Эмерата—«вечер прыжков через препятствия». Развеселившиеся отцы действительно прыгали через камни и бревна, причем эти препятствия символизировали их сыновей, «мешавших» им до сих пор занять должное место в совете старейшин.
Одни только посвященные не участвовали этим вечером в веселом пиршестве. Придя в себя после операции, они скрылись на несколько дней в материнских хижинах, разукрашенных в честь новоиспеченных моранов зелеными ветвями ююбы. Дней десять юноши, пока совсем не поправятся, будут лежать дома, и никто, кроме матерей, приносящих им парное молоко, не может их видеть.
Затем, окончательно окрепнув, юноши распишут свои лица пеплом и сплетут огромные венки-короны из перьев страусов и турачей. Моранов в таких нарядах называют о-сиполиоли—«недавно посвященные». В первую ночь полнолуния о-сиполиоли соберутся на площадке, где сделались моранами, и услышат от своих ил-пирони последние наставления, необходимые взрослому мужчине. Они узнают, что, поскольку они принадлежат к одной возрастной группе и считаются друг другу «братьями», они не могут жениться на сестре своего друга. Браки между их детьми также противоестественны, так как для детей своих сверстников—все они «отцы». О-сиполиоли узнают так же, как можно любить девушку, не имея от нее детей, и получат от наставников «любовные» лук и стрелы, а также черную тогу «морана, ищущего подругу».
Когда все о-сиполиоли обзаведутся подругами, они вновь собираются в месте своего посвящения, сбривают с головы волосы, успевшие вырасти после инициации, и начинают именоваться илбартони—«бритоголовыми». Это и есть младшие мораны. Отныне они имеют право носить красную тогу—одежду мужественных, щит и длинное копье. Только древко у их копья коричневого цвета, а у старших моранов—черного.
URL записиИз книжки про Африку.
Вот я и дошла до нилотов. Автор пишет про них с такой любовью, что никак нельзя не проникнуться приязнью к этой народности, по мнению автора - самой красивым людям в мире.
Великаны-нилоты обладают и наиболее темной кожей: это самый пигментированный антропологический тип нашей планеты. Пигментные пятна у нилотов встречаются даже на языке и слизистой рта. От других представителей негроидной расы нилоты отличаются также удлиненной формой головы, длинными конечностями, узким носом и зачастую тонкими губами. Сталкиваясь с этими «черными Аполлонами», европейцы зачастую полностью пересматривают свое представление о внешнем виде африканцев, созданное на основе знакомства с антропологическим типом негроидов Западной Африки.
читать дальшеДействительно, посмотрев на фотографии, я была сражена наповал. Они невероятно красивы. После них фотографии мальчиков-моделей на соо "Красивые лица" кажутся пресными и скучными. Из известных людей представителями этой народности являются Обама и Иман.
Фото из книги:
И еще немного нарыла по тырнетикам:
Из книги - обряд инициации мальчиков.
читать дальшеЯ подошел поближе к мальчишкам, сгрудившимся на опушке. Всем им было лет по четырнадцать-пятнадцать. Сегодня ночью у них были остриже¬ны волосы, которые вместе с «душой ребенка» остались в лесу. Теперь на их бритых головах были намалеваны белые полосы. Это знаки посвящения. Белый цвет символизирует чистоту и указывает на то, что юноша достоин стать мораном. Мальчишеские тела были слегка смазаны жиром и ярко блестели на солнце. Единственное, что на них было надето,—это крошечная набедренная повязка. Она была сделана из кожи жертвенного быка, которого закололи три месяца назад, когда взрослые, празднуя эмболосет, отправили своих сыновей в лес вместе с илпирони.
Тесно прижавшись друг к другу, мальчики стояли на опушке, наблюдая за происходящим. В их глазах выражались и страх, и радость. Конечно, они побаивались предстоящей таинственной церемонии, сопровождающей мучи¬тельную операцию. Но в то же время радовались тому, что с сегодняшнего дня они делаются полноправными членами общества, мужчинами, моранами, которым будут завидовать и мальчишки помоложе, и мужчины постарше.
За исключением собственных родных, они боятся взрослых, потому что неписаные законы нилотской этики обязывают олайони исполнять любое приказание старших. А приказание это может быть каким угодно. Не раз мои взрослые спутники-нилоты отправляли совершенно незнакомых им мальчишек куда-нибудь за десять километров в енкангу среди буша отнести туда подарок своему родственнику или приказывали притащить воды из родника, бьющего где-либо на склоне горы. И олайони безропотно исполняли это распоряжение, потому что присущие обществу многих африканских племен формы эксплуатации детей взрослыми закреплены традицией нилотов. Такая эксплуатация—логическое следствие деления общества на возрастные группы, и не маленьким беззащитным олайони замахиваться на давнюю традицию. Именно поэтому каждый нилотский мальчишка с нетерпением ожидает конца своего детства.
Еще одно испытание, и им больше не надо будет безропотно исполнять причуды и приказы взрослых. Наоборот, во многом старейшины будут прислушиваться к ним—воинам, сжимающим в твердых молодых руках копье и оберегающим род от врага. Отныне они будут чувствовать себя в безопасности в компании своих сильных вооруженных сверстников и даже смогут наводить страх на других. Теперь они наверстают упущенное и познают то, чего не знали в детстве,—свободу, игры и развлечения. Наверное, тяжелое детство и объясняет то озорство, бесшабашность, которые на первый взгляд уже не по возрасту моранам.
Хотя в церемонии превращения мальчика в мужчину у нилотов есть своя специфика, в основе своей она очень мало отличается от того, что еще древние латиняне называли «iniciatio»—инициация, посвящение. Как древние римские юноши, мечтавшие скинуть toga pretexta, были готовы на любое испытание, так и нилотские олайони согласны на все, чтобы сбросить мальчишеский наряд. Переход из мира детства в сложный мир взрослых сопровождается торжественными и таинственными церемониями не только у людей древности или первобытных племен современности. Разве приобщение юноши к таинству мессы на первом причастии в любой ультрасовременной католической стране—не завуалированный религиозной обрядностью.
(…)
Вновь затрубил рог, и на уже залитом солнцем склоне долины показалась процессия, состоящая из старейшин и младших моранов в красных накидках. Они гнали перед собой вола, на лбу которого, как и у посвящаемых, была намалевана белая полоса. Такими же полосами был исчерчен его круп. Это было жертвенное животное посвящаемых.
Только вола приносят в жертву духам посвящаемых, оставленным этой ночью в горах. «Поскольку вол никогда не крыл корову, он сродни олайони, не знающим женщин»,—объясняют самбуру.
Вола привели на дно долины. Младшие старейшины и младшие мораны окружили его, а предводитель старших моранов, издав громкий клич, вонзил меч в горло животного. Волу не дали упасть на землю. Сгрудившиеся вокруг мужчины поддерживали его, и, когда по могучему телу пробежала последняя конвульсия, предводитель старших моранов поднес к ране, из которой хлестала кровь, церемониальный рог.
Как только красная пена полилась через край, он отпил из рога глоток и передал его предводителю старших старейшин. Вновь откуда-то из горных ущелий послышались трубные звуки. Тогда ил-пирони, окунув в рог свои указательные пальцы, разрисовали себе лбы кровью, а затем направились в сторону опушки, где сгрудились олайони. Минут десять они что-то объясняли мальчишкам. Затем те выстроились в три шеренги и под водительством своих наставников вышли на площадку, где был заколот вол. Предводитель старейшин подошел к ним и, обмакнув в рог указательный и средний пальцы, начал замазывать кровью белые полосы на лбу у посвящаемых. Это была церемония, преисполненная для присутствующих глубокого смысла. Кровь домашнего скота у нилотов—символ жизни, она вселяет в воинов силу и доблесть. Белый цвет детства, замазывавшийся старейшиной, уходил в прошлое. Символом будущих моранов становился красный цвет мужества. Кровь вола, принесенного в жертву «духу детства», отныне будет связывать всех посвященных друг с другом и с их мифическим покровителем.
Замазав белую полосу на лбу у последнего олайони, предводитель старейшин обратился с заключительным напутствием к посвящаемым. Старик говорил о том, какая это честь быть мужчиной, и о том, каким нужно быть отважным и сильным, чтобы оправдать доверие соплеменников.
Когда старший старейшина произнес последнюю фразу и над долиной воцарилось гробовое молчание, из-за туши поверженного вола появилась фигура Лангичоре. На нем была ярко-желтая тога, выделявшая его среди других мужчин в красных одеяниях. Это внезапное картинное появление произвело впечатление даже на меня. Медленным, размеренным шагом он подошел к старейшине, взял у него из рук рог и выпил оставшуюся в нем кровь. Потом молча кивнул в сторону ил-пирони, только и дожидавшихся его сигнала. Один из наставников посвящаемых, стоявших в первом ряду, взял за руку первого олайони и ввел его в центр площадки, которую мораны устлали коровьими шкурами.
Усевшись на одну из шкур, ил-пирони снял с посвящаемого набедренную повязку и, уложив мальчишку на шкуры, обвил его ноги своими ногами. Голову посвящаемого наставник сунул себе под мышку, а второй рукой сжал обе ладони олайони. Вытащив из складок своего одеяния отточенный до блеска кусок ножа, Лангичоре приступил к делу.
Старик действовал нарочито медленно, чтобы и страшная боль, и вид крови, и воцарившаяся вокруг гнетущая тишина навсегда остались в памяти посвящаемого, усилили значимость происходящего. Иногда он останавливался и, наклонившись к олайони, что-то говорил ему, широко раскрыв глаза и жестикулируя окровавленными руками.
Три старших морана стояли рядом, наблюдая за выражением лица оперируемого. Не то что крика—малейшей гримасы от боли было бы достаточно для того, чтобы прослыть недостойным стать воином и быть с позором унесенным с «операционного стола». Но посвящаемые вели себя стойко. Однако, по-моему, осознанно контролировали себя олайони лишь в начале операции. Затем, когда наступала ее самая мучительная часть, юноши попросту теряли сознание. Во всяком случае, после окончания процедуры никто из посвященных не покинул «операционную» самостоятельно. Два-три морана поднимали юношей со шкур и относили в тень.
Весь день до заката солнца не покладая рук орудовал Лангичоре, лишь один раз с уст оперируемого мальчишки сорвался вопль. Стоявшие на страже мораны тут же отобрали несчастного юношу у пытавшегося возразить что-то ил-пирони и отнесли его в хижину. Мальчишку ждала незавидная участь: всю жизнь он будет ходить теперь в одежде олайони, не сможет носить оружие взрослых, иметь семью или право голоса в ол-Киамаа. Экзамен на право быть воином и мужчиной у нилотов сдают лишь один раз. «Пересдача» здесь не допускается.
Зато родители посвящаемых вели себя не столь сдержанно. Матери при виде крови иногда закрывали руками глаза и вскрикивали, отцы разрешали себе давать советы Лангичоре.
Вечером, когда был обрезан последний юноша и в енканге начались торжества по поводу появления молодых моранов, сердобольные родители сделались главным объектом добродушных насмешек и шуток всех собравшихся. Выходя по очереди к костру, соплеменники изображали отцов и матерей со слабыми нервами и требовали, чтобы они сами при всех повторили то, что делали или говорили, наблюдая днем за действиями Лангичоре. Матери олайони обычно отказывались исполнять желание собравшихся, а подвыпившие отцы с удовольствием играли самих себя. Отцы были в добродушном настроении, потому что в сущности это был и их праздник. Пока их сыновья были всего лишь олайони, отцы в ол-Киамаа пользовались очень небольшим влиянием. Теперь же, сделавшись отцами моранов, они за один день приобрели немалый авторитет.
Недаром пиршество, устраиваемое после окончания церемонии инициации, называется Ол Гор Огор эл Айон Эмерата—«вечер прыжков через препятствия». Развеселившиеся отцы действительно прыгали через камни и бревна, причем эти препятствия символизировали их сыновей, «мешавших» им до сих пор занять должное место в совете старейшин.
Одни только посвященные не участвовали этим вечером в веселом пиршестве. Придя в себя после операции, они скрылись на несколько дней в материнских хижинах, разукрашенных в честь новоиспеченных моранов зелеными ветвями ююбы. Дней десять юноши, пока совсем не поправятся, будут лежать дома, и никто, кроме матерей, приносящих им парное молоко, не может их видеть.
Затем, окончательно окрепнув, юноши распишут свои лица пеплом и сплетут огромные венки-короны из перьев страусов и турачей. Моранов в таких нарядах называют о-сиполиоли—«недавно посвященные». В первую ночь полнолуния о-сиполиоли соберутся на площадке, где сделались моранами, и услышат от своих ил-пирони последние наставления, необходимые взрослому мужчине. Они узнают, что, поскольку они принадлежат к одной возрастной группе и считаются друг другу «братьями», они не могут жениться на сестре своего друга. Браки между их детьми также противоестественны, так как для детей своих сверстников—все они «отцы». О-сиполиоли узнают так же, как можно любить девушку, не имея от нее детей, и получат от наставников «любовные» лук и стрелы, а также черную тогу «морана, ищущего подругу».
Когда все о-сиполиоли обзаведутся подругами, они вновь собираются в месте своего посвящения, сбривают с головы волосы, успевшие вырасти после инициации, и начинают именоваться илбартони—«бритоголовыми». Это и есть младшие мораны. Отныне они имеют право носить красную тогу—одежду мужественных, щит и длинное копье. Только древко у их копья коричневого цвета, а у старших моранов—черного.
@темы: Me gusta, Немного антропологии
-
-
25.03.2013 в 20:28-
-
25.03.2013 в 20:41